Италия форум
https://www.vokrugsveta.ru/vs/article/6825/
В самом центре города, метрах в трехстах от Королевского дворца и кафедрального собора, где хранится Плащаница, расположено одно из старейших кафе Италии. Оно называется «Бичерин», как и его фирменный десерт, нежно любимый туринцами и особенно местной профессурой, которая, кажется, проводит здесь целые дни напролет. Это одна из вековых традиций города: сидеть в кафе и, смакуя горячие, а к вечеру и горячительные напитки, обсуждать разные идеи и проекты — от политики до современного искусства.
Само слово «проект» могло бы родиться в Турине, ведь его «титульное сословие» — инженеры и архитекторы. Неслучайно знакомый историк Алессандро де Маджистрис, завсегдатай «Бичерина», называет столицу Пьемонта «лабораторией, где опробуются не только новые технологии, но и новые модели экономического и архитектурного мышления».
Абсолютный порядок
Первое и самое правильное впечатление от города — его «французскость». Это и бесконечные бульвары, и дома с мансардами, и изысканная кухня, и элегантные кафе, и даже то, с каким удовольствием старые туринцы произносят французские названия кондитерских изделий. Конечно, сказывается географическая близость к Франции, вечной сопернице Пьемонта и правившей им Савойской династии, которая хотя и пыталась воевать с сильным соседом, но не могла ему не подражать.
Столичная история Турина начинается в 1548 году, когда герцоги Савойские переехали сюда из Шамбери, — по эту сторону Альп они ощущали себя в большей безопасности от беспокойных соседей. Спустя несколько десятилетий был заложен Королевский дворец — внешне по-французски сдержанный и помпезно украшенный изнутри. Тогда же из Шамбери сюда была доставлена и Плащаница. Это событие окончательно закрепило за Турином статус новой столицы. Однако своего расцвета он достиг в XVIII веке, когда было провозглашено Сардинское королевство. «Город должен был соответствовать вкусам местных правителей, — объясняет историк Пьетро Фабри. — А им нужны были грандиозный дворец, парадные площади и охотничьи замки в окрестностях. Маленький Париж — таким хотели видеть свою столицу новоявленные короли, а точнее, маленький Версаль, потому что весь город воспринимался как часть дворцового ансамбля, где проживал обслуживающий персонал. А улица По была специально снабжена аркадами, чтобы монарх мог пешком прогуливаться от дворца до реки, не промочив ног под дождем или не перегревшись на солнце. Вы спросите: разве король не мог поехать в карете? Но в этом вся суть абсолютизма: любая прихоть монарха может быть исполнена».
Тогда же главным архитектором в Турин был приглашен Филиппо Юварра. Он выпрямил старые улицы и следил за тем, чтобы новые здания строились в стиле классицизма — в соответствии с идеалами просвещенного монарха. В середине XVIII века Турин стал для англичан и французов обязательным пунктом гранд-тура — большого путешествия по Италии, которое предпринимали состоятельные молодые люди. В нем не было шедевров Средневековья и Возрождения, но он идеально подходил для отдыха после утомительного переезда через Альпы. А заодно служил примером образцового градоустройства. Драматург Карло Гольдони, в те годы работавший в Королевском театре, с удовольствием отмечал «регулярность застройки» и «обходительность жителей». Столетие спустя с ним согласился Гоголь, похвалив симметричность туринских улиц и добропорядочность горожан. (Только Добролюбов раздраженно находил «все дома одинаковыми, как казармы».) А самое большое впечатление Турин произвел на Фридриха Ницше. Попав сюда впервые в 1888 году, он писал: «Гордый и строгий город! Он вовсе не огромный, как я опасался, и вовсе не современный, а очень похож на королевскую резиденцию XVIII века». Сегодня 13 километров абсолютно прямых улиц с крытыми галереями охватывают почти весь исторический центр Турина. Здесь не зря говорят: «Расстояние, пройденное под аркадой, не в счет». Эти пешеходные пассажи защищены от непогоды и к тому же шире проезжей части иных итальянских городов.
Размах и масштабность пришли в Турин вместе с Бонапартом, чьи войска стояли здесь 14 лет. Французы не только ввели новые, более прогрессивные порядки, но и активно занялись градоустройством: расширили проспекты, сломали крепостные стены и перекинули первый мост через По, за которой тогда были одни пустыри. Вернувшись из изгнания после разгрома Наполеона, прежние правители принялись осваивать новые пространства. В честь реставрации монархии возле моста построили большой храм — по образцу римского Пантеона, а на другой стороне, в конце улицы По, создали грандиозную (360 × 111 метров) площадь Виктора Эммануила I. На этот раз за образец взяли Вандомскую площадь в Париже, сильно увеличив ее в размерах. Вряд ли кто-то тогда мог подумать, что пройдет несколько десятилетий — и этот спокойный, чинный и весьма консервативный город, который в конце XIX века писатель Поль Бурже назовет «самым неитальянским» в стране, а Муссолини позже прямо заклеймит как «французский», станет колыбелью национального самосознания и первой столицей объединенной Италии.
Domenica
Городская реликвия
Одна из самых почитаемых реликвий христианского мира — Плащаница — неизменно ассоциируется с Турином. На самом деле она попала в город только в 1578 году из Шамбери. Тогда жители старой столицы пробовали протестовать и даже подняли восстание, но безуспешно: отныне поток паломников был «перенаправлен» в сторону Турина. Однако сенсационная слава пришла к Плащанице уже совсем в другую, «позитивистскую» эпоху. В 1898 году адвокат Секондо Пиа снял ее на пленку.
Полученное изображение поразило научное сообщество: в кадрах отчетливо просматривался мужчина со множеством ран. При взгляде на ткань ничего подобного видно не было — картина на ней запечатлелась как бы негативно, и «проявить» ее позволила только фотография по принципу «минус на минус дает плюс». С тех пор разгорелась бесконечная дискуссия. Одни утверждают, что этим льняным полотном размером 4,42 × 1,13 метра в самом деле было покрыто тело Христа во время погребения.
В момент воскресения оно претерпело некоторые таинственные изменения, сравнимые с распадом на атомы при огромной температуре. Проходя через Плащаницу, атомы и оставили на ней портрет-негатив. Другие возражают: это не что иное, как искусная подделка. С 1980-х годов по завещанию последнего короля Умберто II Плащаница, ранее считавшаяся собственностью Савойского дома, перешла под юрисдикцию Ватикана. Она по-прежнему хранится в кафедральном соборе, в закрытом ковчеге. Достают ее оттуда очень редко — последний раз реликвию демонстрировали народу в 2000-м. Зато ближайший показ намечен как раз на весну этого года: с 10 апреля по 23 мая. Чтобы подойти к Плащанице вплотную, потребуется регистрация, которую можно осуществить на сайте www.sindone.org. Без нее святыню можно будет увидеть только издалека.
Ролевая игра
Возвращаясь в 1814 году из изгнания, Виктор Эммануил I въехал в город в парике и треуголке по моде XVIII века. Сам его облик говорил о желании повернуть ход истории вспять и вернуться к патриархальности старого режима. Однако в Турине реакция удержалась недолго. Придя к власти в 1831 году, король-реформатор Карл Альберт преобразовал экономику и ввел конституцию, на тот момент самую прогрессивную в Европе. В середине века, уже при Викторе Эммануиле II, эту политику продолжил премьер-министр Камилло Кавур. Тогда же Пьемонт превратился в самую развитую область полуострова, куда со всех концов съезжались либерально настроенные писатели, ученые и политики. Город постепенно превращался в «лабораторию национальной идеи», а благодаря развитой прессе (здесь выходило 12 ежедневных газет) и в центр ее пропаганды.
Сердцем столицы стала площадь Сан-Карлос многочисленными кафе, которые в ту эпоху служили дискуссионными клубами. Еще на рубеже XVIII–XIX веков в Турине распространилась культура «кафейных заседаний», на которых не только заключались крупные сделки, но и вершилась большая политика. К середине XIX века в городе было около 150 таких заведений, и многие дошли до наших дней почти в неизменном виде. Например, кафе с символическим названием «Камбио» («Перемены»), где постоянно обедал Кавур, о чем сегодня напоминает табличка. Не меньшей популярностью пользовалось и расположенное неподалеку, под аркадами улицы По, «Фьорио». («Что говорят во «Фьорио»?» — спрашивал каждое утро у своего премьера Карл Альберт.) Главной темой дискуссий в середине XIX века было, конечно, объединение Италии. Уже тогда стало очевидно, что возглавить его может только Сардинское королевство: только здесь имелись для этого прогрессивные институты власти, экономические ресурсы, военная мощь и сильный лидер в лице Кавура.
В 1861 году Австрия была разбита пьемонтцами в союзе с Наполеоном III, и большая часть полуострова присоединилась к Сардинскому королевству. Виктор Эммануил II был провозглашен королем Италии, а Турин — ее столицей. Как оказалось, ненадолго: уже в 1864 году король и правительство переехали поближе к центру страны, во Флоренцию, а в 1871-м — в Рим. О том кратком периоде славы в Турине теперь напоминают разве что мемориальные музеи и памятники: короли и генералы, аллегории Конституции и Италии. Больше всего среди городских монументов конных статуй с одинаково воинственными всадниками. Так выполнен даже расположенный напротив дворца Кариньяно памятник самому интеллигентному представителю Савойской династии — либералу и англофилу Карлу Альберту: с саблей и на коне, он будто готовится въехать в здание дворца.
Помимо политического поприща в XIX веке город постепенно приобретал и интеллектуально-научное. Еще в реакционные 1820-е пьемонтские монархи выкупили для своей Академии наук богатейшую коллекцию древностей у туринца Бернардино Дроветти, который когда-то был консулом наполеоновской Франции в Александрии. Позже эта коллекция составила основу туринского Египетского музея, второго в мире по величине и значимости после каирского. Примерно тогда же, в первой половине XIX века, город стал крупнейшим издательским центром, а к 1880-м годам — и научным: в 1864 году в Туринском университете прозвучала первая в Италии лекция по теории Дарвина, в 1870-х здесь преподавал отец современной криминологии Чезаре Ломброзо, в 1880-х открылся инженерный институт, впоследствии знаменитый Политехнический университет, и сейчас лучший в стране. В ХХ веке в Туринском университете обучались лучшие умы Италии — от теоретика постмодернизма Джанни Ваттимо до постмодерниста-практика Умберто Эко. Именно эта поначалу второстепенная роль города определила его судьбу в ХХ веке.
Domenica
Параллельная реальность
Парадоксальным образом Турин, «город разума» и «науки», известный своей рациональной планировкой и техническими достижениями, давно признан и самым мистическим местом в Италии. Считается, что первым эту его особенность отметил еще Нострадамус, который оставил после себя надпись на каменной плите: «Здесь можно найти и рай, и ад, и чистилище». Сегодня в городе, как нигде в Италии, процветают эзотерика, масонство и сектантство. Адепты эзотерики видят в Турине мировую столицу добра и зла, поскольку город одновременно входит в энергетический треугольник «белой магии» (вместе с Лионом и Прагой) и в треугольник «черной магии» (наряду с Лондоном и Сан-Франциско). Считается, что «белое сердце» Турина расположено где-то между дворцом и королевским садом — неподалеку от собора с Плащаницей. Напротив, средоточием темных сил признана площадь Статуто в западной части города. Под ней расположен спуск к пункту регулировки канализационной системы — согласно местной легенде, это и есть ворота в ад. По крайней мере, сами туринцы на площадь Статуто стараются без надобности не захаживать. Одни итальянцы относятся к этим историям с иронией , другие признают, что в го роде и в самом деле есть что-то необычное. Художниксюрреалист Де Кирико назвал его «самым загадочным и тревожным городом не только Италии, но и мира». А Иоанн Павел II в речи о святых покровителях города сказал: «Для меня Турин остается загадкой. Мы знаем, что туда, где много святых, вхож и тот, кого именуют князем мира сего. <...> Когда в городе столько святых, это означает, что они тут нужны».
Все на продажу
Перенос столицы в 1864 году оказался для туринцев тяжелейшей психологической травмой. Из центра большого и перспективного королевства город в одночасье превратился в обычный областной центр — причем на задворках нового государства. Это не могло не вызвать в жителях горечи и обиды на «неблагодарную Италию». В ожидании протестов в Турин были стянуты войска из других областей. Когда в сентябре 1864-го толпа и в самом деле вышла на две главные городские площади, Сан-Карло и Кастелло (Дворцовую), солдаты открыли огонь: 50 человек погибли, 130 были ранены. Чтобы как-то загладить инцидент, правительство выделило городу 100 миллионов лир — приличную по тем временам сумму. Однако этот «широкий» жест горожане сочли унизительным, а мэр воскликнул: «Турин не продается!» Тем более что и эта сумма не могла компенсировать колоссальный ущерб, нанесенный городу утратой политического престижа, оттоком капитала и мозгов. В 1864 году Турин покинули не только двор, министры, но и интеллектуальная элита. Последующие десятилетия стали тяжелейшими в истории города: один кризис следовал за другим — демографический, банковский, сельскохозяйственный. Только к 1880-м группе профессоров и промышленников удалось сформулировать новую концепцию Турина — «города рабочих и мыслителей», то есть центра науки и индустрии. Лучшим воплощением ее стал автомобильный концерн ФИАТ (FIAT, Fabbrica Italiana Automobili Torino), основанный в 1899 году. К середине века город стал главным работодателем в стране и «землей обетованной» для южан, а ФИАТ — главным итальянским производителем (только на него приходилось 5% национального ВВП). Влияние владельца концерна Джанни Аньелли в 1950–1970-е годы было настолько велико, что принесло ему прозвище Король Италии.
Все эти изменения не могли не отразиться на облике города. С начала ХХ века Турин — одна из столиц ар-нуво. В этом стиле строились целые кварталы, в особенности виллы на живописных холмах вдоль реки По, где и сейчас проживает городская элита. В то же время на окраинах множились безликие заводские кварталы, едва успевая принимать натиск тех, кто ехал в Турин в поисках лучшей доли: за 20 послевоенных лет население фабричного района Мирафьори выросло в семь с половиной раз. Двойственность вообще отличает историю Турина ХХ века: города богатых и утонченных «промышленных аристократов» и города пролетариата и рабочих движений. В конце 1970-х Турин — одна из основных крепостей левых радикалов и «Красных бригад»: только с 1976 по 1980 год здесь было совершено более 1000 терактов, направленных против предпринимателей, журналистов и адвокатов. Общественное напряжение обострялось резким спадом в промышленности: ФИАТ сокращал производство и начал перевод его за границу. К середине 1990-х население города уменьшилось на 300 000 человек по сравнению с 1960-ми, то есть почти на треть. Кто-то вернулся домой на Юг, кто-то уехал искать счастья в Германии или Швейцарии, а оставшиеся попробовали приспособиться к новым условиям жизни (чтобы познакомиться с бывшим рабочим ФИАТа, достаточно вызвать городское такси).
«Индустриальный Турин» — это словосочетание еще лет тридцать назад казалось столь же устойчивым, как когда-то папский Рим. Теперь, после исхода фиатовского производства, оно чаще звучит в контексте «индустриального наследия». Туринцы заботливо переустраивают краснокирпичные фабричные «базилики» в офисные центры и лофты. Пионером реконструкции стал самый известный фиатовский завод — Линготто. Этот гигант с помпой открыли в 1922 году в присутствии короля Виктора Эммануила III. Новаторский по форме, колоссальных размеров — полкилометра в длину! — Линготто поражал воображение современников. Обычно скупой на похвалы, Ле Корбюзье восхищался этой постройкой. Впрочем, автор проекта Джакомо Мате Трукко вдохновлялся не столько конструктивистскими идеями, сколько конвейером Форда, который в Турине решили «завинтить» по вертикали. Автомобили при сборке двигались снизу вверх, с первого до пятого этажа, а в конце концов «вылетали» на крышу здания, где проходили тест-драйв…
Закрытие Линготто в 1982-м ознаменовало конец большой эпохи. Почти 20 лет длился процесс переоборудования под руководством архитектора Ренцо Пьяно: в фабричном здании разместились 11 кинозалов, пятизвездочный отель, сотни лавок и десятки фастфудов, а также факультет автомобильного дизайна. Сейчас, когда от ФИАТа в Турине остались только управляющие структуры, а массовые увольнения 1970–1980-х годов забылись, об автогиганте вспоминают с ностальгией. Когда в 2003-м умер патриарх концерна Джанни Аньелли, у Линготто выстроились громадные очереди желающих проститься с ним — приходили даже те, кого сократили совсем недавно. Ощущение потери и потерянности, которое испытали тогда туринцы, можно сравнить лишь с переживанием горожанами внезапной смерти Кавура в 1861-м, отчасти предопределившей перенос столицы. Как и тогда, лишившись харизматического лидера, город почувствовал себя осиротевшим. Как и тогда, на рубеже нового века ему предстояло заново найти себе предназначение. «Турин привык к сильной власти. Когда-то ее представляли герцоги и короли, затем — Аньелли. Теперь, возможно, эту роль будет выполнять мэр», — полагает Алессандро де Маджистрис.
Главу города Серджо Кьямпарино — едва ли не самого популярного в Италии градоначальника — представляешь импозантным мужчиной в роскошном костюме, каких много почему-то именно в Демократической партии... И мы действительно встречаем такого человека, но это оказывается не мэр, а его помощник. Серджо Кьямпарино совсем другой — совершенный туринец, одетый, как там говорят, по-английски: аккуратно, неброско, удобно. Его можно представить на демонстрации или на встрече в цеху, но только не на телевидении, не на светском мероприятии и не в роскошном здании горсовета, больше похожем на замок. Кьямпарино недоволен новым законодательством: теперь у муниципалитетов не остается средств на новые проекты, все уходит в Рим, и уж там решают, куда вкладывать деньги. Я спрашиваю, что бы он сделал, если бы получил их назад. Кьямпарино не задумываясь отвечает: «Развивал бы метро. Городу нужен современный транспорт. И решал бы проблему с иммигрантами».
Проблема иммигрантов почти в любом европейском городе — очень болезненная, а в Турине особенно. За последний век здешнее население не раз резко меняло свой состав. Уже в начале ХХ века рожденных в городе жителей было не больше трети. «Раньше приезжали неграмотные крестьяне из Калабрии и с Сицилии. Только мы к ним привыкли, как стали приезжать марокканцы и албанцы, — говорит коренная туринка. — Конечно, как и все люди, это тоже наши братья, но уж слишком они от нас отличаются». Впрочем, Серджо Кьямпарино понимает, что проблема иммигрантов — в их бедности: «Число преступлений, совершенных приезжими, соответствует их социальному статусу. Иммигранты должны получать образование, учить язык. В Италии есть бесплатные языковые школы, но в них мало кто ходит — у приезжих нет времени. Надо им помогать».
Иммигрантские районы, как правило, лепятся вблизи главного вокзала, и Турин — не исключение. Улицы Бельфьоре и Гойто с прелестными домиками, напоминающими Монмартр, где когда-то проживал средний класс, сейчас превратились в густонаселенный «караван-сарай» с развеселой уличной жизнью. Респектабельные семьи давно съехали, распродав квартиры, но теперь наметилась обратная тенденция: узнав о низких ценах, в район устремились студенты. Иммигрантские заведения, которые поначалу открывались только для своих, теперь стали популярными среди молодых туринцев. В безымянной забегаловке на улице Гойто под огромным портретом африканского политического деятеля угощают кебабами. Среди завсегдатаев много европейцев, и, кажется, владельцы-марокканцы к этому пока не привыкли…
Domenica
Конец империи?
Расцвет ФИАТа пришелся на экономический бум 1950–1960-х, сопровождавшийся фантастической автомобилизацией населения. Эйфория закончилась в середине 1970-х, когда взлетели мировые цены на нефть, а японские машины начали постепенно вытеснять ФИАТ из Европы. Ни сокращение производства, ни перевод его за границу не остановили спада. К началу 2000 года ФИАТ находился на грани банкротства, и только покрытие банковским синдикатом трех миллиардов долгов компании в обмен на акции спасло концерн от краха. В 2004 году наследники Джанни Аньелли пригласили на пост гендиректора Серджио Маркьонне, дав ему карт-бланш на радикальные перемены. Тот проявил себя гениальным менеджером: реструктурировав производство, он быстро вернул ему рентабельность. А в 2009-м ФИАТ даже приобрел обанкротившийся концерн «Крайслер».
Два оригинала
По духу современный Турин чем-то напоминает Барселону: он так же стремится идти в ногу со временем (довольно редкое для итальянских городов качество). Есть и еще одно сходство. Как и каталонская столица, своими знаковыми зданиями Турин обязан одному архитектору. В Барселоне им был Антонио Гауди, в Турине — Алессандро Антонелли. Еще продолжая работать над колоссом Моле, в 1881 году 82-летний Антонелли перестроил расположенный поблизости доходный дом, принадлежавший его жене (сегодня он носит ее имя — Скаккабароцци). Классический фасад здания вполне вписывается в строгий облик города. Своеобразие его можно оценить только «со стороны»: ширина одного торца составляет 5 метров, а второго — всего 70 сантиметров и кажется стеной разрушенного бомбежкой дома. Поскольку квартиросъемщики не спешили с переездом в «тонкий дом», в нем поселился сам архитектор. Потом здание было надолго заброшено, а недавно в нем устроили арт-галерею. Теперь, наконец, можно посмотреть на узкие и крутые лестницы, по которым вряд ли когда-либо удавалось протиснуть что-нибудь крупнее чемодана средней величины. Для подъема грузов под карнизом был укреплен специальный крюк — как в старинных голландских домах.
В ХХ веке экстравагантностью отличался другой архитектор — Карло Моллино. Впрочем, славу ему принесло проектирование не зданий, а интерьеров. Недавно его стол из дубовых реек и стекла был продан на аукционе «Кристи» за 3,8 миллиона долларов — абсолютный рекорд для мебели ХХ века. Столик похож то ли на летательный аппарат из блокнота Леонардо да Винчи, то ли на «Летатлин» русского футуриста Владимира Татлина... Дом-музей Моллино интересен причудливым миксом элементов разных эпох. Пластиковые кресла периода промышленного бума 1960-х забавно смотрятся на фоне барочной декорации с потрескавшейся позолотой, старинные обои контрастируют с авангардистскими чернобелыми фотографиями. Все это напоминает еще об одном каталонце, Сальвадоре Дали, и его доме-театре в Фигерасе.
Религия — политика — культура
Моле Антонеллиана («Громада Антонелли») — самое знаменитое здание Турина — изначально строилось как синагога. В 1863 году еврейская община поручила проект архитектору Алессандро Антонелли. Тот взялся за дело с таким размахом, что деньги закончились, когда здание не успели еще возвести до половины. В 1973 году его выкупили городские власти, и достраивалось оно уже как Музей объединения Италии (впоследствии он переехал во дворец Кариньяно). С 2000 года здесь размещается Музей кино. Роман города с кино длится более века. Именно в Турине 113 лет назад появились первые в стране киностудии. Здесь же был снят первый полнометражный фильм — «Кабирия» (1914), а в 1950-х — знаменитая экранизация «Войны и мира» с Одри Хепбёрн. Турин оказался идеальной съемочной площадкой: отдельные уголки напоминали не только Париж, но и Лондон, и Петербург. Собственно, Музей кино здесь появился еще в 1958-м, но слава к нему пришла с переездом в здание Моле. Теперь по количеству новых технологий он считается флагманским в своей сфере
Domenica
Авангардное решение
Побывав городом-дворцом, городом-памятником и городом-заводом, Турин теперь хочет развиваться так, чтобы быть устойчивым к любой экономической ситуации. Город науки и инженерной мысли, город искусства и спорта — новые приоритеты один за другим оформляются в соответствующие точки на карте. Пожалуй, началось все с реконструкции замка Риволи на окраине города, в 20 минутах езды от центра. Как и полагается замку, стоит он на высокой скале, с которой открывается прекрасный вид на Альпы и долину. В XIV веке тут жили графы Савойские, потом здание много раз перестраивалось, а после наполеоновской оккупации было надолго заброшено. В 1979 году его реставрацию поручили архитектору Андреа Бруно. Оценив провокационное сочетание романики, барокко и классицизма в руинах ансамбля, он предложил устроить здесь Музей современного искусства. Поначалу эта идея властям не очень понравилась: ведь в городе уже 100 лет существует такой музей — GAM, с хорошей репутацией и расположенный прямо в центре, по соседству со штаб-квартирой «Ювентуса» и Лигой промышленников. А когда проект все-таки был реализован, его нещадно критиковали. В те годы словосочетание «современное искусство» было в Италии едва ли не ругательным. Тем более не следовало выставлять его в старинных зданиях — говорили даже, что своими хайтековскими решениями Бруно испортил исторический памятник. Однако за несколько лет Кастеллоди-Риволи стал одним из популярнейших музеев Италии. Без преувеличения можно сказать, что здесь теперь выставляются лучшие из действующих художников страны.
Успех проекта обозначил новый туринский тренд в сторону искусства и дизайна, который удачно развивается уже более 20 лет. В отличие от соседнего Милана (с которым вечно сравнивают туринцев) художественные инициативы здесь выглядят заманчивее и заметнее. Бросается в глаза, какое множество людей занимаются разными арт-проектами, прибыльными и не очень. Знаковым можно считать и открытие в 2002 году на верхнем этаже Линготто картинной галереи Аньелли, где выставлена их коллекция — единственный след, который оставила после себя династия на бывшем заводе.
Все эти преобразования начались в 1990-е годы, однако результаты их стали ощущаться только после зимней Олимпиады-2006. Известный итальянский футболист, а ныне один из руководителей «Ювентуса» Джанлука Пессотто, как-то сказал, что до последнего момента выбор тогда еще полузабытого Турина для ее проведения казался всем рискованным. «Но город вдруг сам на себя взглянул со стороны и сам себе поразился, а туринцы после Олимпиады стали даже улыбаться по-другому».
Вот это, наверное, и восхищает больше всего в Турине. Повороты на 180 градусов, блестящие взлеты и тяжелые падения, уклон индустриальный и художественный — мало в каком городе они сменяли друг друга так, как здесь. И каждый раз Турин приспосабливался к новым обстоятельствам, кардинально изменяясь сам и провоцируя большие перемены по всей стране. Теперь этот город на периферии вновь в центре внимания.
Domenica
Клуб рабочих и аристократов
Футбольный клуб «Ювентус» был основан в 1897 году студентами туринского лицея Адзелио. Сегодня в Италии в ходу еще два названия команды: сокращенное «Юве» (La Juve) и «Старая синьора» (La Vecchia Signora). Откуда пошло последнее прозвище, достоверно неизвестно. Скорее всего, оно иронически обыгрывает основное название (от лат. iuventus — «юность»), указывая на то, что это один из старейших клубов страны (после «Дженоа» и «Удинезе»). А некоторые итальянцы готовы видеть здесь отсылку к «аристократизму» клуба, почти с самого начала тесно связанного с династией Аньелли. Первой серией крупных побед в 1920-х «Ювентус» обязан именно Эдоардо Аньелли, который к тому времени был владельцем клуба. С его смертью в 1935 году закончилась так называемая золотая пятилетка «Ювентуса». Очередная волна успеха пришла к команде только в конце 1950-х, когда президентом клуба стал Джанни Аньелли. И, вероятно, неслучайно, что недавний скандал о «договорных» матчах разразился после смерти Короля — когда клуб стало некому защищать. Вместе с тем, пользуясь покровительством хозяев ФИАТа, «Ювентус» с самого начала стал популярным среди рабочих фабрики. Эта способность олицетворять одновременно «элитарность и народность, благородство аристократа и пот простого рабочего» до сих пор считается отличительной чертой клуба. А поскольку среди заводских служащих всегда было много иногородних, то уже в 1930-х годах за него болели по всей Италии. Это изначально выделяло «Ювентус» из прочих команд, чья популярность носила локальный характер (включая вторую городскую команду, «Торино»). Сегодня он официально признан самым популярным клубом страны: по опросу 2008 года за него болеют 32,5% итальянцев. Впрочем, «Ювентус» по-прежнему тесно связан и с родным городом. Его штаб-квартира расположена в самом центре Турина, а к 2011 году тут появится новый клубный стадион на 41 000 мест. Авторы проекта уделили особое внимание вопросам безопасности (при необходимости толпа сможет покинуть комплекс за 4 минуты), а также интеграции стадиона в городской ансамбль. Вплотную к нему разбиваются парки и строятся развлекательные центры, чтобы привлекать людей не только во время матчей, но и в обычные дни.
Фото Александра Гронского
Наверх страницы