Чужие среди несвоих.

Вадим БЕЛОЦЕРКОВСКИЙ

ЧУЖИЕ СРЕДИ НЕСВОИХ

Из книги «Путешествие в будущее и обратно»

Вена мне представилась чопорной, стерильно чистой, немного даже сонной. Витрины, товары в магазинах подавляли своей роскошью. И в Вене я впервые столкнулся с неожиданным психологическим феноменом. Раньше, приезжая в новые области, особенно в западные, «заграничные» (Прибалтика, Закарпатье), я остро воспринимал их новизну и наслаждался этим, представлял себе, как там жили люди раньше. А теперь, попав на настоящий Запад, я вдруг перестал испытывать радость и наслаждение от новизны. Я перестал ее остро ощущать, словно между мною и окружающим миром появилась какая-то пелена. И мир за этой пеленой (тоски? отчужденности?) потерял свои краски, или они очень потускнели. Давило ощущение, что это все чужое и чужим останется. И это происходило только из-за того, что я не имел возможности вернуться на родину, не был ни туристом, ни гостем, а был эмигрантом, до которого никому нет дела, как до нищего. Отсутствие хорошего знания какого-либо западного языка еще больше усиливало эту «пелену» отчуждения.
В венском «Хаясе» произошла неожиданная встреча с семьей эмигрантов из Москвы, в которой было двое детей — сын и дочь. Сын, юноша лет шестнадцати, услышав мою фамилию, подошел ко мне и сказал, что он учился в Москве в одной школе и в одном классе с моим старшим сыном Сергеем, который просил его разыскать меня и сообщить, что он отрекался от меня по телефону для прослушивателей из КГБ, чтобы эта организация не помешала ему поступить в физтех, но что он понимает меня, любит и постарается приехать ко мне после окончания учебы. Я был, разумеется, счастлив это услышать.
Потом мы подружились с этой семьей. Глава семьи, крупный инженер-энергетик, был очень славным человеком, литовским евреем с удивительно необычными и красивыми именем и фамилией: Эзра Иодидио. Его родители выехали в начале войны в Россию, в Москву, где он после этого учился и жил.
Когда набралась приличная группа эмигрантских семей, желавших ехать в Америку, сотрудники «Хаяса» посадили нас в поезд, шедший в Рим. Днем мы ехали через Альпы, не отрывались от окон, но по Италии проезжали ночью и в Рим прибыли утром.
Рим поразил полным контрастом с Веной. Вышли мы на привокзальную площадь и сразу почувствовали вокруг легкую и светлую атмосферу, что-то похожее на Грузию. В Риме были такие же, как и в Вене, изобильные витрины, а люди были одеты, пожалуй, даже лучше, ярче, но все вокруг было как-то проще, раскованнее, даже по-родному безалаберно. Живее были лица, громче речь, много толчеи, хватало и мусора. Ну и тепло и солнечно было, как весной, хотя на дворе стоял ноябрь. И это первое общее ощущение простоты, открытости, теплоты не ослабло со временем. Но и в Италии сохранялась пелена отчужденности, хотя она ощущалась там не столь болезненно, как в Австрии.
При выходе с вокзала в город произошел поразительный инцидент. Мы увидели вокруг много полиции и полицейских автобусов, и встречавшие нас служащие римского «Хаяса» объяснили, что в городе забастовка транспорта и поэтому мы должны подождать, пока приедет хаясовский автобус. И тут я вдруг услышал, как приехавшие с нами эмигранты начали возмущаться: «С жиру бесятся! Коммунисты все! Злоупотребляют свободой, их бы в Советский Союз!» и т.п. Я что-то сказал: если бы, мол, они не бастовали, то и жили бы, как в СССР, но на меня посмотрели с удивлением, как на дурачка. В мое сердце тогда закрался ужас. В России все стенали: нет свободы! — а тут — «злоупотребляют свободой»! И это только сойдя с поезда и ничего не зная о стране, о положении и требованиях забастовщиков! Комментировать такое я просто не в состоянии, тут бездна открылась, бездна эгоизма, от которого гибнет Россия!

В Москве я дружил с Ольгой Чайковской, прекрасным человеком и замечательным публицистом. Узнав, что я собираюсь эмигрировать, она сказала: «Рискованное дело, но там уже много наших — пропасть не дадут!». Как часто потом в эмиграции я с горькой иронией вспоминал ее слова.
В Риме располагалась фирма по оптовой продаже (и торговле по почте) русских книг и периодики, издававшихся на Западе (так называемого тамиздата), — АЛИ (аббревиатура итальянского названия фирмы). Фирма получала дотацию из ЦРУ, и руководили ею американцы, знавшие русский язык, также, наверное, сотрудники этой «страшной» организации. Все политические и просто интеллигентные эмигранты паслись в конторе АЛИ. Встречались там друг с другом, получали в подарок книги (часто еще и воровали их в дополнение к подаренным!), получали и советы по устройству, что так важно для эмигрантов.
Группа диссидентов, приехавших в Рим раньше меня, — А. Есенин-Вольпин, Ю. Глазов, Ю. Титов с женой, Ю. Штейн с женой и другие — к моему приезду почти все разъехались из Италии: кто в США, кто во Францию. И один американец из руководителей АЛИ рассказал мне, как он с завистью смотрел на «этих русских», когда они встречались в Риме: объятиям и поцелуям не было конца. Мы, американцы, думал он, не умеем так дружить! Затем он уехал на пару недель из Рима, а когда вернулся, не мог поверить своим глазам: никто из приехавших уже не разговаривал друг с другом, и, высказываясь о своих еще недавно друзьях, они употребляли такие «странные русские слова», как «подонок», «примазавшийся», «говнюк». Нет, сказал мне этот американец, мы так тоже не умеем. И добавил: «Если у нас люди на 80 процентов расходятся во взглядах, они еще могут оставаться друзьями, а у вас на 20 процентов расходятся — и уже враги!».
Узнал я и о примечательной пресс-конференции наших знаменитостей, состоявшейся в Риме незадолго до моего приезда. Русские диссиденты были тогда на Западе еще в диковинку, и поэтому собралось очень много публики и корреспондентов. Но через несколько минут после начала конференции вспыхнул скандал. Диссиденты «стаскивали» друг друга с трибуны, и при этом слышались разные «странные русские слова». Как выяснилось, дело было в том, что диссиденты не поделили между собой — кто, сколько времени и о чем должен говорить. Более именитые с большим «партстажем» диссиденты посчитали, что менее именитые позволили себе говорить на темы, которые им были не по чину. А тут еще выяснилось, что переводчик очень слабый, и пока искали более сильного (среди старых эмигрантов), один из недостаточно именитых диссидентов, умевший прилично говорить по-английски, завладел трибуной вне отведенной ему очереди. И тут уже началась форменная свалка. Пресс-конференцию пришлось закрыть.
Я не понял тогда, точнее, не захотел понять, что передо мной был образ нашей политической эмиграции, я лишь думал, вопрошал потрясенно: куда же девалось диссидентское братство?
И подобные превращения происходили не только с политэмигрантами. В Москве, в квартире Давида Маркиша (который переправил в Израиль мою заявку), я почти всегда встречал его двоюродного брата; они были, что называется, не разлей вода и плечом к плечу сражались за разрешение на эмиграцию. И вот я встречаю в Риме этого двоюродного брата, спрашиваю его, как поживает Давид (он уехал в Израиль), и слышу в ответ: «Я с этим подонком не имею больше ничего общего!». На такое я натыкался на каждом шагу.
Позже знаменитый славист Карл ван хет Реве, директор Фонда имени Герцена в Амстердаме, который, между прочим, первым издавал лучшие книги российского самиздата, в частности книги Андрея Амальрика, Павла Литвинова, Анатолия Марченко, и хорошо знавший эмигрантов из всех стран соцлагеря, напишет в польском парижском журнале «Культура» (апрель 1976 года), что в моральном отношении, по взаимной вражде «русская эмиграция — самая худшая в мире, в мировой истории, может быть». И объяснит причину: «В русской эмиграции малейший успех одного воспринимается всеми как личное оскорбление»*.

Не лучше вели себя и так называемые экономические эмигранты. Недалеко от Витинии был найден убитым один из таких эмигрантов. Итальянская полиция начала допрашивать всех эмигрантов, живших в одном микрорайоне с убитым. Потом переводчица следователя, эмигрантка, давно уже живущая в Италии, рассказала мне, что все допрашиваемые так активно «сотрудничали» со следователем, что даже сбивали его со следа. И он однажды сказал ей в сердцах, что впервые встречает подобных людей! «У нас в Италии, — пожаловался он, — из свидетелей очень трудно выуживать показания, а ваши — ну просто из кожи лезут, и все стараются очернить подозреваемых, даже выдумывают небылицы! Каких людей, сеньора, мы пускаем в нашу страну!» — сокрушался полицейский офицер.

* Цитирую по перепечатке в журнале «Синтаксис» (Париж, 1976, № 4, с. 43).

Вадим БЕЛОЦЕРКОВСКИЙ

Об авторе:
Вадим БЕЛОЦЕРКОВСКИЙ — литератор, правозащитник, научный сотрудник Международного института самоуправления и самоорганизации (США — Германия). В прошлом выпускник химфака МГУ, преподаватель, журналист, диссидент сахаровского направления.
Эмигрировав из СССР в 1972 году, работал комментатором на радиостанции «Свобода» в Нью-Йорке и Мюнхене. Опубликовал на русском и основных европейских языках несколько книг, среди которых — «В почтовом вагоне», «СССР — демократические альтернативы», «Из портативного ГУЛАГа российской эмиграции», «Самоуправление», «Продолжение истории: синтез социализма и капитализма».
Недавно издательство РГГУ выпустило новую книгу Белоцерковского — «Путешествие в будущее и обратно». Ее подзаголовок «Повесть жизни и идей» во многом определяет и жанр книги: здесь есть и мемуары, охватывающие период с 1937-го по 2001 год, и портреты таких людей, как Сахаров, Солженицын и Синявский, и анализ событий, и элементы теории конвергенции, которую автор разрабатывает много лет. Предлагаем вашему вниманию отрывок из главы, посвященной знакомству с эмиграцией.

"Новая газета" № 11