Политика и принцип нереальности. Лекция Ремо Бодеи.

Политика и принцип нереальности
Лекция Ремо Бодеи

Мы публикуем полную стенограмму лекции итальянского философа, профессора истории философии Университета в Пизе, профессора Университета в Лос-Анжелесе, преподавателя ряда европейских и американских университетов (Гейдельберг, Париж, Женева, Кембридж, Оттава, Торонто, Нью-Йорк, Мехико и др.) Ремо Бодеи, прочитанной 21 апреля 2005 года в клубе - литературном кафе Bilingua в рамках проекта "Публичные лекции Полит.ру".

Представляя лекцию Ремо Бодеи выступила историк и социлог Мария Феретти: "Меня попросили объяснить, почему я так настаивала на приглашении Ремо Бодеи в Россию. Когда-то я влюбилась в его книги, и мне казалось, что он очень нужен для России.

Он очень четко, как мне кажется, объяснил, как формировалось понятие личности (индивидуума как субъекта истории ) в начале эпохи Модерна, после распада классицизма, когда человек встал в центре мира. Он показал, как рождается это понятие и как оно развивается в течение нескольких веков примерно до конца XIX века. Он рассказал и том, как потом это понятие распадалось. Он показал это на материале философии и литературы: от Пруста до менее, может быть, вам известного Пиранделло и т.д. В области социальных наук в это время появляется понятие массы: Сорель и все эти теории. Ремо Бодеи показал распад хрупкого понятия личности, что стало интеллектуальной предпосылкой для будущего тоталитаризма.

Еще более интересно, что он кончил всю эту книгу следующими вопросами. Что значит быть гражданином? Что это значит сегодня, в эпохе постмодерна, когда как будто бы есть глобализация, когда очень сильно изменилась политическая сцена. Что значит для нас переформулировать идею о человеке как субъекте истории? Из-за этих-то вопросов мне казалось важным, чтобы российская публика его узнала".

Лекция Ремо Бодеи

Перевод с итальянского Елены Майзиль

Я благодарю всех пришедших в это замечательное место. И особенно Виталия Лейбина, Елену Майзиль и Марию Феретти за их работу.

Все заметили, что Берлинская стена упала. Но почти никто не заметил, что упали границы дома из-за того, что телевидение, а еще раньше радио, вошли в дом и разрушили его границы.

В прошлом порог дома являлся непреодолимым барьером, который разделял общественную сферу от домашней сферы. И начиная с Аристотеля, считали, что раздельно существуют область эйкоса (дома) и область государства. Томас Гоббс, английский философ XVII века, говорил, что правитель государства не может нарушить власть отца дома. А сейчас именно в наших домах изменилась природа поддержки государства.

Я использую термин, который Жорж Сорель в 1919 году использовал в отношении Ленина. Термин происходит из работы садовников. По-итальянски это звучит как “усиленный” (rafforzato). Этот термин используется для обозначения быстрого выращивания цветов в парниках, что означает усиленный рост. И таким образом такой усиленный, вынужденный рост поддержки государства сейчас происходит в наших домах, которые превратились в парники политики.

Сорель говорил, что Ленин вел себя так же, как Петр I, то есть он ускорил, вынудил к ускоренному росту российскую историю с тем, чтобы она созрела быстро, как бы в парнике. И разница между таким вынужденным ростом истории и вынужденной поддержкой в наших демократических или полудемократических обществах заключается в том, что в прошлом эта вынужденность достигалась при помощи глобальных проектов разного рода: планов реформ, строительства каналов, которые производились над реальностью. Сейчас этого уже не нужно.

Пример политики в Италии – вполне может быть экстраполирован и на другие страны. Партия Берлускони называется “Сила Италии” (другой возможный перевод “Вперед, Италия!”). Подразумевается создание вынужденной, усиленной поддержки. Это такая поддержка, которая создается так же, как создается поддержка спортивных команд. Слоган “Forza Italia”, “Вперед, Италия”, используется так же, как “Вперед, “Милан”!”, “Вперед “Ювентус”!”. То, что иногда еще называют “наркотической” поддержкой.

Это то же, что в прошлом, но в более слабой степени делало радио. Политика через радио вошла в дома. Не через самое первое радио, не через то, которое изобрел Маркони в 1895 году (это было радио, которое связывало двух человек, которое связывало испускавшую сигнал станцию со станцией, принимавшей сигнал). Но с помощью радио, которое было усовершенствованно в 1922 году и стало циркулярным радио, стало радио сегодняшнего дня. Это то, что тоталитарные режимы, например, итальянский фашизм или национал-социализм, или совсем по-другому сталинизм использовали. И использовали так, что голос того, кто командует, без посредников приходил к людям и ими управлял.

Но это относится также и к демократии. Рузвельт имел прямой контакт с американским народом через то, что называлось “встречи у домашнего очага”. С помощью радио режимам, в частности - диктаторским режимам, удалось вытащить из домов тех людей, которые всегда находились только внутри дома, а именно - женщин и детей. Например, в Италии дети входили в организацию “Балила”, начиная с пятилетнего возраста. Потом был следующий уровень “Маленькие итальянцы”. Были организации и крестьянские, и городские. Таким образом в политику оказалась втянута та часть населения, которая до этого была вне политики. Конечно, частично это была пассивная политизация. Массами манипулировали. Но, тем не менее, все-таки был и позитивный момент: например, впервые женщины включились в политику.

Сейчас много говорят о политике спектакля, следуя терминологии французского социолога Ги Дебора. Я думаю, что этот термин имеет ограниченное применение, потому что термин “спектакль” может означать примерно то, для чего используется термин лекарств наружного применения. А настоящая политика - для внутреннего использования, она делается, как всегда, в тайне. Но политика всегда имела элементы спектакля.

В Пушкинском музее есть восточная экспозиция с огромными воротами, с царским процессиями. И фараоны, и римские императоры, и цари устраивали театрализованные шествия. Разница с сегодняшним днем в том, что глава государства, как правило, использует некое смешение фамильярности и авторитарности. Входя в дом, раньше с помощью радио, сейчас все больше через телевидение, он старается представить себя как одного из членов семьи. И то, что имеет значение для многих, – это политика наружного применения, это не программы, это изображения, это способность передавать чувства, создавать какие-то образы, идеи.

Как писал уже Макиавелли, правитель должен показать другим определенные программы, определенную политику, но должен сделать это так, чтобы никто не мог это потрогать руками, то есть проверить те программы, которые он представляет. Многие видят политические программы, особенно сейчас с помощью телевидения. Этих людей огромное количество, но очень мало тех, кто может потрогать это руками, проверить.

Именно поэтому название моего доклада “Политика и принцип нереальности”. Идея в том, что средства массовой информации превратились в индустрию нереальности: новости приукрашены, определенным образом представлены, и они заменяют реальные события.

Американский лингвист Ноам Хомский, у которого есть определенные интересные политические позиции, говорил в этой связи о “необходимых иллюзиях”. Возможно, вам, русским придет в голову “Легенда о Великом Инквизиторе” Достоевского: Христос возвращается на Землю и великий инквизитор спрашивает: “Зачем ты пришел сюда, то ты собираешься делать? Люди не хотят свободы, они хотят хлеба; они хотят быть управляемыми”. И меня всегда поражало то, что Великий Инквизитор сказал: “Это мы страдаем, потому что должны сочинять ложь для народа и управлять им”.

В области индустрии нереальности не то чтобы был какой-то заговор, не то чтобы сверху исходили какие-либо идеи, которые навязывались бы обязательным образом народу. Это некоторое интерактивное действие. Существует и система ментальной самозащиты, которая состоит в том, что граждане улучшают свою способность размышлять. Происходит колебание между “плюрализмом мнений” и необходимостью иметь все-таки немного правды.

Ответственность печати, ответственность масс-медиа не в том, что журналист являются надзирателем за мнением людей. Он исполняет свою роль не приказами “сделай это!”, “сделай то!”. Здесь нет четких инструкций, а есть целая серия техник для манипуляции или “защиты” общественного мнения от реальности.

Примеры приемов манипуляция, в частности, дает практика опросов общественного мнения, поскольку опросы проводятся не для того, чтобы узнать, что думают люди, а чтобы повлиять на них.

Пьер Бурдье, крупный французский социолог, сказал, что в исследованиях общественного мнения есть три посылки, о которых не говорят. Первая: “у людей есть мнение”, а это не всегда так. Вторая: “все мнения одинаковы, имеют равную ценность”. И третья: содержание вопроса, который предлагается людям.

Например, во время первой войны в Персидском заливе тем американским семьям, в которых дети ушли служить в армию, был предложен вопрос: “Счастливы ли Вы, что Ваши дети будут защищать интересы государства в Ираке?” 80 % ответило “да”. Через несколько месяцев то же самое агентство по опросам общественного мнения изменило вопрос: “Довольны ли Вы, что Ваши дети уехали умирать в Ирак?” И положительных ответов было 25 %.

Есть разные формы, с помощью которых можно убедить людей в чем-либо. Тип риторики меняется и меняется количество насилия, которое используется государством. В великих тоталитарных режимах XX века (мне не категория “тоталитаризм”, но ее можно пока использовать для приблизительного обозначения) – была идея абсолютного, почти животного послушания. Если вы подумаете, то поймете, что приказ “делай то!”, “делай это!” более древний, чем язык, поскольку даже собаки его понимают. И когда используется насилие в массовых дозах, то возникает естественная реакция самозащиты, и выходят на первый план самые мощные, животные мотивы. При демократии техники власти гораздо более тонкие и сложные.

Уже Токвиль, французский историк, в своей книги “Демократия в Америке” в 1834 – 1840-хх гг. задался вопросом о техниках убеждения, которые использовала единственная существовавшая на тот момент крупная демократия. Он заметил, что в демократии уже нет вертикальной иерархии, вертикального командования.

Следует вспомнить о том, что святой Павел при императоре Нероне писал о том, что любая власть происходит от Бога, в течение тысячелетий думали о том, что власть связана с кровью, аристократия – это голубая кровь. Идея власти народной, горизонтальной власти, предлагает парадоксы, которые открыл Токвиль. Если мы все равны и у всех нас равные и бесконечные возможности для богатства, для развития, то почему так мало людей успешных и так много людей, ничего не достигших?

Есть огромные надежды и огромное разочарование. И это провоцирует в американском обществе чувство зависти, которое уменьшается политическими руководителями тем, что они ведут себя как обычные люди, люди с улицы. Сегодня это происходит так же. Клинтон и Буш едят бутерброды из “Макдональдса”, бегают, чтобы быть похожими на других и уменьшить зависть. В Европе XIX века, когда пишет Токвиль, была очень жесткая иерархия, и тот, кто был внизу социальной лестницы, с огромным трудом мог подняться наверх - практически не мог. Это напоминает мне дорожный указатель в Нью-Йорке, на Уолл-стрит, где находятся основные биржи. Очень узкая дорога, и написано: “Даже не думай здесь припарковаться!”. И в прошлом это было именно так и во всем для нижних социальных слоев.

Некоторые сегодняшние демократии живут именно так, как описывал Америку Токвиль: с большей, действительно эффективной свободой; всем обещают, что они смогут достигнуть цели, важной для их жизни. Но постоянно возникает вопрос: а почему некий Икс гораздо богаче меня, добился большего. И отсюда возникает необходимость управления социальной фрустрацией.

Через телевидение, через журналы политика должна продолжать обещать, и все время продолжается пропаганда. Но парадоксальным образом это связано с тем, что люди сейчас вообще мало верят и соответственно надежда вытекает, как при сильном кровотечении. То есть власти нужно прилагать постоянное усилие с тем, чтобы все-таки поверить самой и заставить людей поверить.

Лозунг фашизма был: “Верить, подчиняться и сражаться!”. И заметьте порядок: сначала идет слово “верить”, затем “подчиняться” и “сражаться”. А сейчас у демократии осталось и вовсе только “верить”. “Подчиняться” не совсем исчезло, но оказалось на втором плане.

Таким образом, я подхожу к заключению: мы в конце длинной волны ухода от жестких, насильственных, внешних форм правления к формам колонизации сознания. То есть мы перешли от силовой демагогии к тому, что я называю, психогогией, то есть к контролю над душами, вхождению власти внутрь дома.

Я использую термин “тойотизм” от марки автомобиля “Тойота”. Термин происходит вот откуда. В 20 – 30-е годы, вплоть до 50-х годов XX века доминировало производство автомобилей “Форд”, когда производители навязывали потребителю именно то, что они производили. “Форд” о модели “Т”: “Покупайте машину любого цвета, лишь бы она была черной”. И на эту модель “Форд” работало все огромное конвейерное производство, но магазины были пустыми, поскольку все распродавалось. В 1966 японская фабрика “Тойота” ввела новую систему промышленного производства, признав главенство потребителя. Они производят машины множества разнообразных типов. Так же, например, “Бенеттон” (это не реклама) - производит майки, которые каждую неделю обновляются через Интернет. “Тойота” ввела производство по заказу, ввела систему, которая по-английски называется “lean and mean”, то есть производят немного, только по заказу.

Этот тип производства имел важные последствия. Поскольку стало уже невозможно все производимые товары непосредственно навязать потребителю, теперь товар можно навязать только очень большим количеством разной рекламы. Достаточно включить телевизор или посмотреть рекламу вдоль дорог, и вы поймете это. Более того, коммерческое телевидение, все эти ток-шоу, комедии - не что иное, как всего лишь промежутки между рекламой. И программы глупые именно потому, что они должны соответствовать среднему вкусу. Они программируются в зависимости от плотности рекламы в определенные часы. Если Вы хотите посмотреть в Италии или Америке действительно хороший фильм, его надо смотреть в 3 часа ночи. То есть не в прайм-тайм..

Аналогичным образом “тойотизм” появляется в политике. Уже во многих странах закончилась эпоха этических партий. Таких, как коммунистическая, социал-демократическая партия в Италии после Второй мировой войны, которые представляла этические ценности, модели поведения. Сейчас эти партии уже не могут быть такой точкой отсчета общественного поведения. Верность этим партиям уже не является чем-то автоматическим. То есть сейчас поддержку политической партии надо искать так же, как ищут покупателей для машин. Нужно продукт сделать привлекательным, и поэтому возникает психологическое соблазнение, которое лишь маскируется под содержательную аргументацию.

А еще использование политикой религии, Буш в Америке старается заменить этический фундамент партии или государства религиозным фундаментом. И это примерно наша сегодняшняя ситуация, которая правда различается от страны к стране. Но было бы, тем не менее, ошибкой поверить, что эта система власти “soft”, мягкой власти, отменила собой жесткие формы власти, которые, на самом деле, стоят сзади этой мягкой власти. Это особенно видно в моменты кризисов, когда это жесткое правление появляется, возможно, для того, чтобы в дальнейшем демократия опять обрела свое улыбающееся лицо. Я заключаю таким пожеланием потренироваться в размышлениях, в сомнениях, поскольку эти феномены сложные и достаточно непростые, и каждой стране надо внимательно изучать и смотреть это соотношение мягкой власти и жесткой власти, как это происходит, как это влияет на людей. Спасибо.
Обсуждение

Лейбин: От картины, которую Вы нарисовали, можно двигаться двумя путями. Можно обсуждать то, как строить мягкую власть, вытесняя менее эффективные и более брутальные части, власть, более эффективную для правящего класса, и смотреть ограничения этого подхода. Второй путь – это понять, как можно двигаться гражданину к реальности и к политической позиции в этих условиях. Один наш прошлый лектор сказал, что PR при температуре минус 40 не работает. Я бы хотел спросить у Ремо, куда бы он предложил сейчас двигаться в дискуссии, по какому из этих путей. И, может быть, начал отвечать на этот вопрос, на один из этих вопросов.

Бодеи: Спасибо за вопрос. Я думаю, необходимо, чтобы гражданин и демократическая политика продвигали принцип реальности, создавали бы такие антитела, политические и ментальные, такие “противовласти”, которые бы отменяли или хотя бы ограничивали бы эти скрытые формы манипуляции власти.

Я с большим восторгом вчера познакомился с “Мемориалом”, с организацией, который собирает архивы, документы о диссидентах, лагерях сталинского времени, который проводит в школах такие собрания, где дети рассказывают о том, что прожили их дедушки в сталинский период. И для меня это очень хороший пример, так же, как примером для меня является то, что Виталий делает – это создание газет, или бумажных, или сайтов в Интернете, или создание альтернативных партий, где была бы прозрачность, гласность. И эта прозрачность подразумевает, что не будет такой педагогической сталинской системы. Будет обучение критическому мышлению, понимаю, что это сложно, это все равно, что тормозить “Боинг” или “Ан” тормозами от велосипеда. Но эта та дорога, которая может привести к изменениям.

При надо также видеть пределы мягкой власти, которая прикрывает жесткую. Или, например, есть скрытая власть, которая принимает некоторые решения, о которых никто не знает. Демократию иногда определяют как стеклянный дом, но она никогда такой не будет. Как говорил дин автор XVIII века, политика, как человеческое тело, имеет свои постыдные части, которые всегда прикрыты, но эти части прикрываются набедренной повязкой, но не туникой.

Литкин, доктор философских наук, культуролог. Меня интересовали, в частности, проблемы Америки. У меня два вопроса. Один очень короткий. Скажите, пожалуйста, чем, с Вашей точки зрения, сегодняшняя ситуация отличается от той, что описал в “Восстании масс” в 30-х годах Ортега-и-Гассет. И здесь же: как реагировать на принципиальную сложность современной жизни, в которой, в принципе, обычный человек вряд ли сможет сориентироваться?

Бодеи: Спасибо. Говоря об Ортега-и-Гассете, там была совсем другая ситуация. Когда писал Ортега, в Европе был фашизм, сталинизм, готовился немецкий фашизм. То, что было названо орнаментальностью, украшением народа, имеется в виду разного рода демонстрации, такие красивые представления, то есть массы имели такой декоративный смысл, значение, они были пассивными. А сейчас возникло то, что я бы назвал массовым индивидуализмом, что парадоксально, но это так.

Сейчас есть запросы со стороны индивидуума быть каким-то образом признанным в своих правах. И поэтому власть обольщения, соблазна и власть убеждения, навязывания переходит к насилию над сознанием, проникновению внутрь сознания скорее, чем к каким-то внешним формам насилия. В Америке на сегодняшний день политический контроль фактически организован олигархией. Голосует 35% населения. Сложно обеспечить себе бюллетень голосования: необходимо идти к шерифу, потом к судье. Для этого нужно иметь время. И, допустим, иммигранты из Латинской Америки или негры этого не делают. Это не значит, что нет, допустим, свободы печати, но журналы, которые можно читать, газеты, которые можно читать в Америке, это 4 – 5 штук: “Нью-Йорк Таймс”, “Лос-Анджелес Таймс”, еще несколько. Очень мало. Все остальные абсолютно игнорируют то, что происходит за границей. И половина из них сделана из объявлений.

Другая ситуация в континентальной Европе: Испания, Германия, где участие людей в голосовании очень высокое, около 80%, в некоторых случаях 90%. И массы, которые теперь не массы – они как-то фрагментированы, имеют возможность влиять на политику. И в Испании это было видно с Сапатеро. То есть сейчас проблема массы совершенно не такая, как когда ее описал Ортега.

Литкин: Второй вопрос. Я, честно говоря, ситуацию, особенно у нас, по Ортеге вижу достаточно адекватной, но спасибо за ответ. Второй вопрос в связи с Токвилем. Возможно, это связано с русским переводом – я читал его по-русски – но его пафос я прочел совершенно противоположным образом. Он утверждает, что в Америке те, кто богаты, еще в той же жизни были бедными. Он как раз, наоборот, утверждает очень большую мобильность, даже в XIX веке, и вообще эта американская мечта, которая пропагандировалась Голливудом, она характерна для Америки самого начала ее существования, с XVIII века, и носила там достаточно массовый характер, особенно тогда. Сейчас это тоже достаточно часто проявляется, естественно не для большинства, и примером тому служит, например, Клинтон: если я не ошибаюсь, его мать была прачкой или посудомойкой. Поэтому, если же говорить про зависть, то, по сравнению с той степенью зависти, которая есть в России, мне трудно сказать, где ее больше в Америке или Европе. Но уж во всяком случае, я думаю, что в России ее значительно больше и она имеет, конечно, другую основу, чем то, что было названо.
Читать далее...