Светка

Сверкающий огнями многолюдный каток. Веселая когорта вчерашних мальчишек и девченок. Шум, смех, разгоряченные на морзе лица. Розовые щеки. Покрасневшие носы. Легкие шарфики, шапочки и обыкновенные ушанки. После шумного катка зареченцы всегда возвращались домой через парк.
В этот вечер двое, он и она, ушли вперед, оставив компанию далеко позади. Зимний парк в свете ярких фонарей мирно поргужается в безмятежную тишину и студеное безмолвие. Запорошенные снегом скамейки сиротливо утопают в глубоких сугробах. Безмолвные деревья, накрывшись мохнатыми белыми шапками, тихо дремлют под звездным небом напоминая милые сердцу загадочные сюжеты из рождественских открыток.
Юноша и девушка, взявшись за руки неспешно бредут по расчищенной от снега центральной алее. На груди у него поблескивают болтающиеся на длинных шнурках коньки, в правой руке другие, поменьше.
Вязанная шапочка на голове девушки сдвинута почти на затылок. Легкий бело-голубой шарфик выпростался из растегнутой куртки и она перекинула его через плечо.
Сходят с аллеи в глубокий сугроб. Юноша стоит под высокой молоденькой сосной и задрав голову смотрит вверх на мохнатые шапки снега. Она незаметно подкрадывется к дереву, ударяет о ствол каблучком и быстро отбегает. Сияющая кристаликами лавина снега осыпает юношу с головы до ног. Искрящяяся снежная пыль свежестью своей наполняет легкие, перехватывает дыхание. Раскинув руки он замирает на мгновение и затем восторженный крик вырывается из его груди:”Све-е-етка-а-а!” Она убегает по глубокому снегу в глубь аллеи. Он бросает коньки и бежит за ней. Чистый девичий смех звонкими колокольчиками рассыпается в морозном воздухе, путается среди мохнытых ветвей и теряетася в темноте аллей. Он почти настигает ее. Она опять удараят по стволу ближайшего дерева, и опять лавина снега осыпает юношу.
Опьяненные свежестью короткой пробежки, они падают в сугроб руки в разброс; смотрят на величаво-отрешенную красоту задумчивых деревьев, грациозно уходящих своими заснеженными вершинами в тайную вечность необузданной вселенной, знающей в лицо всех живущих, в том числе и их двоих, затерянных в этой сказачной стране чудес, наполненной сверкающими иголками безмятежных звезд; и от вида этого дух захватывает. Такие мгновения бросают чудный отблеск на всю последующую жизнь. Впрочем, сейчас они этого еще не знают, но это не важно; сейчас они – чувсвтвуют, их души переполнились счастьем и вторят музыке, их сердца преобразились, и они получили второе рождение. Какое пленительное сходство между первоначальной порой любви и начатком жизни! Не правда ли!
Он приподымается на локте и наколоняется над ней. Мелкие снежинки запутались в мохнатых ресницах, тают и превращаются в бриллиантовую россыпь; сверкая мелкими звездочками сообщают улыбке еще большую радость и делают ее еще прекрасней. Он не слышит ее смеха, видит только искрящиеся глаза, они сияют счастьем. Это определение часто прилагается к глазам, но он подумал, что только у нее и имеено сейчас, когда снежинки таяли на кончиках длинных ресниц была полнота и соответствие слов и реальности, в них действително сияло счастье и они излучали свет; в них светилась ее душа. Она перестает смеятся, притихла, смотрит спокойно и доверчиво, словно хочет заглянуть в его душу.
С центральной аллеи доносятся голоса отставшей компании друзей: – Све-етка! Ми-ишка! – Но они их не слышат. Он еще ближе склоняется над ней. Алые губы дрогнули и обнажили ровный ряд жемчуга. В такие минуты глаза смежаются, а сердце замирает.
Вокруг струится ночь освеженная легким морозцем, и влюбленные, отдавшись ее потоку, чувствуя необыкновенную душевную и телесную легкость закрыли глаза и ощутили теплое дыхание друг друга.
-Эй, вы че там, заснули!? – Бутя! Опять этот Бутя! Что за странная манера соваться туда, куда его не просят, и быть там, где быть ему совсем не обязательно!
Они быстро отпрянули друг от друга; сидя на снегу глядят растерянно и разочарованно на пробирающихся к ним по сугрбам Бутю, Любку, и следующую за ними всю честнУю зареченскую компанию.

***